Надо выбирать работу не по принципу «где больше платят», а чтобы вы на ней могли вырасти как специалист.

Лёша, расскажи, как ты оказался на мехмате?

Оказался очень просто. Мне ещё с дошкольных лет нравилась математика. В школе ещё и физика нравилась. Так что я выбирал из небольшого количества вариантов.

И из каких же вузов ты выбирал?

В 11 классе мне ещё на какой-то очень короткий период времени начала нравиться география. Всерьёз думал насчёт географического факультета МГУ, но довольно быстро раздумал. Если физика, то это физфак МГУ или Физтех. Но в конечном итоге склонился к математике. Уже не помню, честно говоря, почему она победила физику. Ну, а раз математика, то мехмат в общем-то без вариантов.

Твои старшие братья влияли на твой выбор?

Максим — химик по образованию, а Фрол учился в Санкт-Петербурге в кораблестроительном. Прямого воздействия на выбор они не оказывали. Но надо сказать, что математику они тоже знают и очень любят. Максим в школе не пошел в математический класс, о чем жалел потом — он боялся, что больше будет нагрузка и тяжело будет совмещать со спортом (братья занимались и продолжают заниматься до сих пор горными лыжами). Но ему повезло, так как математику у них всё равно вёл Мироныч [Владимир Миронович Сапожников — учитель математики 91 школы]. Фрол учился в матклассе и потом — уже в студенческие годы — принимал участие в проведении математического анализа, приходил на уроки принимать задачи.

А кем работают твои родители? И оказывали ли они влияние на выбор?

Сейчас они уже на пенсии. Но раньше мама была учительницей математики. Правда, к тому моменту, когда я заканчивал школу, она уже не работала. Папа — инженер в области микроэлектроники, но в начале 90-х он ушёл с предприятия и вернулся туда в 2000 году, как раз, когда я поступал в университет.

То есть получается по образованию мама — математик, папа — физик?

Да, мама заканчивала педагогический — МГПИ имени Ленина. Папа не физик, а именно инженер. Он заканчивал энергетический институт (МЭИ). Вообще в детстве со мной дома больше занималась мама — всякие настольные игры, лото на иностранных языках. Ещё от мамы дома были какие-то школьные учебники, которые я ещё в дошкольном возрасте любил листать. Особенно если это были не стандартные учебники, а какая-то занимательная математика. Что-то из этого было не очень понятно, но что-то было и вполне доступно. И это тоже повлияло на мою любовь к математике.

С папой мы больше занимались на даче всякими рукодельными вещами. Ещё он учил водить машину. Ещё со мной довольно много занимались братья.

А когда ты поступал, конкурс на отделения математики и механики раздельный был?

Да, был раздельный конкурс.

И получается, что ты выбрал механику?

Нет, там была интересная история. Я переводился. Дело в том, что я поступал не с летних экзаменов, а с мартовской олимпиады. И, соответственно, заявление нужно было подавать в марте. А в заявлении надо было указывать отделение, и это как-то застало меня врасплох. Я уже практически выбрал мехмат, а вот математика или механика, я ещё не успел определиться и поэтому, когда пришлось заполнять заявление было не просто.

У человека, заканчивающего школу, представление о структуре научного знания примерно определяется набором школьных предметов. Вот какие предметы в школе есть — такие и науки есть. Математика есть, понятно. Физика есть. А вот что такое механика? Такого отдельного предмета в школе нет. Поэтому я рассудил: что такое механика, не очень ясно. Одноклассники вроде идут на математику. Друзья из школы, которые раньше заканчивали, тоже в основном математики. Вот и я выбрал математику. Так я оказался на отделении математики.

А откуда ты это знал? Ведь кафедр на отделении механики немало.

У меня были там знакомые. Во-первых, работал на кафедре Евгений Андреевич Девянин. Это мой очень дальний родственник. И когда я собирался поступать, с родными это как-то обсуждалось. Дошло и до него. И когда Евгений Андреевич узнал, что я поступаю в МГУ, то предложил мне перед поступлением приехать к нему в Университет и побеседовать. Я приехал к нему в Институт механики, это был конец мая.

Это когда ты экзамены уже сдал?

Да, это было, к сожалению, уже после того, как я сдал экзамены — ту мартовскую олимпиаду — и выбрал отделение. Я приехал к нему. Он меня очень любезно принял. Очень долго мы с ним беседовали. Часа полтора, может быть, даже два. Евгений Андреевич мне подробно рассказал про Университет, про мехмат, про кафедру прикладной механики и управления, про свою лабораторию. Он был профессор, заведующий лабораторией общей механики НИИ механики МГУ. Лаборатория в основном занималась робототехникой. Евгений Андреевич сказал, что если у меня будет желание, то через два года, когда будет распределение по кафедрам, я смогу перевестись на механику и прийти к нему как к научному руководителю. И после второго курса я решил так и поступить. Договорился с начальником курса о переводе на отделение механики, договорился ещё раз с Евгением Андреевичем, что он будет моим научным руководителем. Но осенью, когда начался учебный год, Евгений Андреевич заболел и уже не мог заниматься научным руководством. А через несколько месяцев он умер.

Встал вопрос тогда, как мне быть. И тут мне опять повезло, потому что на кафедре работал ещё один мой хороший знакомый — мой школьный учитель Михаил Юрьевич Попеленский. И он, узнав о такой ситуации, позвал меня в лабораторию управления и навигации, где работал. Я подумал немного и согласился. Так я оказался в лаборатории управления и навигации.

А как ты научного руководителя в лаборатории выбирал?

У меня были два разных научных руководителя. В студенческие годы — один, в аспирантуре — другой. Первый раз я его не выбирал, потому что из-за болезни Евгения Андреевича у меня была неопределенность с темой курсовой работы. То есть, когда у всех уже были научные руководители и начиналась работа над курсовой, я был в подвешенном состоянии. Поэтому меня сразу прикрепили к Андрею Андреевичу Головану, заведующему лабораторией. И последующие три года я работал под его руководством.

Когда я поступил в аспирантуру, мне предложили перейти к Александру Ивановичу Матасову. Я думаю, отчасти это могло быть связано с тем, что в студенческие годы я не очень хорошо занимался научной работой. Андрей Андреевич мог быть недоволен. Может быть, это было связано и с тем, что он был перегружен — у него всегда много студентов. В общем, мне предложили перейти к Александру Ивановичу, немного сменить профиль, но оставаясь в рамках навигации. Я согласился и кандидатскую выполнял уже под руководством Александра Ивановича.

Скажи, а решение пойти в аспирантуру было осознанное или инерционное?

Наверное, по большей части инерционное.

Все так делают?

В каком-то смысле да. Это хороший вопрос, постараюсь дать более глубокий ответ. Всё-таки, несмотря на то, что в студенческие годы я не очень хорошо занимался научной работой, в целом мне это нравилось и определенные способности, видимо, у меня были. Поэтому я видел в качестве вполне возможного продолжения своей карьеры именно научную деятельность. А если заниматься научной деятельностью, то надо защищаться. Потому что диссертация это в каком-то смысле критерий твоей научной компетенции, и в некотором роде лифт. Но отчасти это действительно была и инерционность какая-то.

Тут как раз можно вернуться к тому вопросу, который был задан ранее про влияние родителей на мою судьбу. Наверное, повлияла ещё и мамина позиция. Она не то чтобы давила на меня, но естественным образом в ходе общения с ней я перенял некоторые её взгляды. А она видела меня будущим учёным. Её папа — мой дед — был доктор наук, профессор. И конечно, она очень хотела, чтобы я продолжил эти научные традиции семьи. Раз есть к этому способности, то надо их реализовать. Если ты можешь и хочешь заниматься наукой, если ты можешь защититься — значит, надо защититься.

А альтернативы — если бы ты в аспирантуру не пошёл, какие планы были?

Я тогда довольно много и с большим интересом занимался преподавательской деятельностью. Во-первых, в 91 школе, которую заканчивал. Во-вторых, на заочном отделении Малого мехмата. Видимо, если не оставаться в науке, тогда бы я стал продолжать в области преподавания. Других альтернатив, кажется, я на тот момент и не видел.

То есть ты бы пошёл в школу работать?

В школу, да. Или интенсифицировал бы свою работу на Малом мехмате.

Но чаша весов склонилась так, что ты усилия направил в научную сторону?

Да, но долгое время побеждало преподавание. То есть старшие курсы студенческой жизни и первые аспирантские годы оно у меня было на первом месте.

Судя по всему, именно этим и был недоволен Андрей Андреевич.

Против самого по себе преподавания он в принципе ничего не имел. А вот то, что оно мешало научной работе, уже вполне естественно вызывало его недовольство. Я его понимаю.

Наука окончательно победила незадолго до защиты диссертации, то есть уже после окончания аспирантуры.

Вошёл во вкус?

Вошёл во вкус, да. И с преподаванием как-то не очень хорошо стало складываться. В школе я уже к тому моменту не работал. А работу на Малом мехмате пришлось прекратить.

А класс в 91 школе ты выпустил к тому моменту?

Да, я закончил мехмат и поступил в аспирантуру в 2005 году, а класс выпустил в 2006 году. На Малом мехмате я работал до 2008 года, потом пришлось его покинуть. Мы попытались в другом месте с коллегами заняться аналогичной деятельностью, но там как-то не сложилось и довольно быстро я потерял к этому интерес. И тогда уже направил все свои силы на то, чтобы завершить диссертацию. В тот же год, незадолго до защиты, устроился на фирму — центр автоматики и приборостроения имени академика Пилюгина, — которая занимается навигационными системами и системами управления для ракетной техники.

А на Пилюгинскую фирму ты как попал, тебе кто-то порекомендовал?

Да, тут как раз папа помог. У его фирмы, которая занимается микроэлектроникой, были деловые контакты с центром Пилюгина. И в какой-то момент, зная, что я полноценно нигде не работаю, он меня спросил:

 — А не хочешь ли попробовать на фирме Пилюгина? Там вроде есть работа по твоему профилю.

Я подумал — а почему бы и нет! Отправил резюме, через какое-то время пригласили на собеседование. Приехал, пообщались. На фирме остались довольны встречей, я тоже, и через несколько месяцев я вышел на работу.

А то, чем ты на Пилюгинской фирме занимался, насколько это коррелировало с тем, что ты делал по диссертации?

Не на 100 процентов — задачи всё же были другие, — но довольно сильно.

Но с калибровкой связано?

Я занимался разными вещами, в том числе и калибровкой. Сначала решал задачу начальной выставки на подвижном основании: стоит на стартовой позиции ракета, она как-то покачивается под воздействием ветра, и нужно сделать предстартовую выставку БИНС (бесплатформенной инерциальной навигационной системы) для этой ракеты.

Это исследование непосредственно, на уровне постановки задачи, с диссертацией не перекликалось. Но перекликалось на уровне идей и методов. И конечно, те знания, и та культура в области инерциальной навигации, которые мне тут в лаборатории привили, они там очень пригодились. Позже мы занимались и задачами калибровки, и задачами непосредственно навигации. Разные были задачи на фирме Пилюгина. Но все они были по профилю моей специальности.

И сколько ты на фирме проработал?

Пять лет с небольшим.

А после защиты какие-то карьерные перспективы или рост, что-то было такое?

Немного. Когда я устраивался на фирму Пилюгина, меня хотели взять на должность старшего научного сотрудника. Но оказалось, если нет учёной степени, то нужен трудовой стаж 10 лет. Поэтому договорились, что возьмут на научного сотрудника, а после защиты переведут на старшего научного. Так и произошло через несколько месяцев после защиты. Больше роста не было. Разве что, когда я уже собрался уходить с предприятия, руководство попыталось предпринять определенные шаги, чтобы меня остановить. В частности, предложили должность начальника лаборатории. Но процесс уже было не остановить.

А с чем связано твоё желание? Ты хотел уйти с этой фирмы или ты уже точно знал, что ты пойдёшь работать в Huawei?

Первое. Сначала я захотел уйти, ещё не зная куда. Стал ходить по собеседованиям.

А с чем связано то, что ты хотел уйти?

Если в двух словах, то надоело то, что называют словом «совок». Нельзя сказать, чтобы там совсем уж всё плохо, но довольно много было бюрократии, неэффективной организации, иногда и не совсем корректного отношения к сотрудникам со стороны предприятия. В какой-то момент всё это просто накопилось. Ну и такое ощущение возникло, что перерос я эту фирму, захотелось чего-то большего. Однако мазать всё только чёрной краской было бы неправильно. Было на фирме Пилюгина много плохого, но было и немало хорошего. В целом у меня остались довольно неплохие воспоминания о той работе. И с начальством повезло, и с коллективом. И конечно, я считаю, что очень сильно вырос там как специалист.

А финансовый вопрос, насколько он играл роль?

Он играл не первоочередную роль, но всё же имел значение. Все-таки там зарплата была меньше, чем в коммерческих фирмах аналогичного профиля. Когда я собрался уходить, то руководство предложило повышение в должности и довольно сильное увеличение зарплаты — чуть ли не в полтора раза. Для центра Пилюгина это были серьёзные деньги. Но я на тот момент уже договорился с Huawei, поэтому метаться и отказываться было неудобно. Да и многих других проблем, которые были на предприятии, эти предложения не решали.

А как ты оказался в Huawei? Ты говоришь, резюме рассылал, на собеседования ходил?

Я выставил резюме на Headhunter и ещё на нескольких сервисах. Но, по-моему, толковым только Headhunter оказался. В некоторые конкретные фирмы послал адресно.

Сколько времени ты искал работу?

В середине марта я разместил резюме в интернете и послал его в некоторые конкретные места. Дальше с конца марта и до второй половины апреля, то есть примерно месяц, я ездил на собеседования. Был в четырёх местах. В двух мне не очень понравилось, а в двух других понравилось: Huawei и маленькая частная космическая фирма «СПУТНИКС». И там, и там мы очень хорошо пообщались на собеседовании, и было ожидание, что придётся выбирать между этими двумя вариантами. Но в «СПУТНИКС» рассчитывали получить какой-то контракт, под который могли бы меня взять. Они его, видимо, не получили и соответственно, не смогли меня взять, хотя и были заинтересованы.

А ты склонялся в их сторону или в сторону Huawei?

Совсем не знаю. Я бы начал думать после того, как получил бы определенные ответы от обеих фирм. Но выбирать не пришлось. Полагаю, это был бы непростой выбор.

Huawei достаточно долго утверждал мой контракт, потому что нужно было согласовать его с руководством, которое сидит в Китае. На эти согласования ушло больше месяца. То есть определенный ответ мне дали только во второй половине мая. И после этого я ещё несколько недель думал, принимать ли предложение Huawei или оставаться на фирме Пилюгина. Это как раз был уже не очень сложный выбор. Но поскольку смена работы — ответственный шаг, то нужно было, даже если решение кажется очевидным, всё равно как следует его обдумать. И окончательное решение я принял уже в первой половине июня. Получается сами поиски, включая согласование, около двух месяцев заняли. Но мне в каком-то смысле повезло, потому что инерциальная навигация — это сейчас очень востребованное в самых разных областях направление.

Хотя возникает ложное ощущение, что спутниковая навигация решает все проблемы с определением местоположения.

Тем не менее.

Можешь чуть подробнее рассказать, чем ты занимаешься на фирме?

В Москве есть довольно большой научно-исследовательский центр (Research and Development Center) — во Владыкино. В начале своей работы там я сделал маленькую работу по калибровке, то есть оценке погрешностей чувствительных элементов, малогабаритной БИНС. Она сделана на МЭМС (микромеханических) датчиках невысокой точности и имеет размеры буквально 3 на 2 сантиметра.

В этой задаче сама по себе идея калибровки интересна. Калибровочный стенд был собран из магнитного конструктора — магнитные шарики и палочки. Идея не моя, я только обработкой измерений и расчётными соотношениями занимался. Из этого конструктора собрали икосаэдр — правильный двадцатигранник, на одну из граней которого приклеили МЭМС-блок. Этот стенд перекатывали через ребра и поочерёдно клали на каждую грань. В каждом положении записывали показания акселерометров. Всего, таким образом, вышло 20 положений. Получился сильно избыточный набор положений. Оказалось, что там довольно симпатичные расчётные соотношения для оценок погрешностей блока выходят. Я предложил несколько вариантов оценивания параметров, сделал небольшой доклад для конференции по навигационным системам, которая проходит каждый год в конце мая в институте «Электроприбор» в Санкт-Петербурге. Доклад, кстати, вызвал определённый интерес.

А почему именно двадцатигранник?

Потому что он жёсткий. Если сложить из этого конструктора кубик, то он будет не жесткий — он может складываться.

А двенадцатигранник?

А он тоже нежёсткий! А если взять тетраэдр, там не получается избыточности, так как вместо двадцати положений ­­- всего четыре. И кроме того, этот измерительный блок туда не влезал. Его нужно было внутри этого многогранника, параллельно одной из его граней разместить. Надо понимать, что это была не высокоточная система, которая на ракете используется. Нам просто нужно было сделать довольно грубую калибровку для дальнейших исследовательских задач. Этот блок не шёл непосредственно в производство или потребителю. Поэтому важно было лишь убрать грубые ошибки. Например, у некоторых акселерометров смещение нуля было порядка десятых долей g, а у одного — даже полтора g, то есть вместо g он показывал два с половиной g.

Это же очень грубо.

Очень. И вот это смещение мы, конечно, в результате калибровки видели. Оно оказалось более-менее постоянным от испытания к испытанию. Такие грубые ошибки мы убирали — масштабы, нули, перекосы осей чувствительности. Для наших целей этого вполне хватало. Вот с этой задачи я начал.

Потом занимался определением ориентации шлема виртуальной реальности по МЭМС-датчикам: акселерометрам, гироскопам и магнитометрам. К сожалению, так получилось, что в целом задачу я сделал, но немножко не доделал просто потому, что китайцы потеряли к ней интерес. В итоге я её довёл до какого-то более-менее завершенного вида, сдал отчёт, но к сожалению, дальше это никуда не пошло. И сейчас наш центр такими шлемами не занимается.

Ты работаешь в команде или ведёшь проект один? У тебя есть какие-то подчинённые?

Первые две задачи, о которых я рассказал — калибровка и шлем виртуальной реальности — это задачи на одного человека. Я работал один, докладывал своему непосредственному руководителю.

Задача, которой я сейчас занимаюсь, — проект покрупнее. Что-то надо будет программировать на андроиде, что-то моделировать, экспериментировать. Поэтому я сейчас выполняю некоторые исследования по поручению руководителя этого проекта.

А скажи мне, ты, когда учился, работал в школе, на Малом мехмате и всё? Никаких сторонних подработок у тебя не было?

Ещё репетиторством занимался. Получалось: учёба, научная работа, а всё остальное было связано с преподаванием.

В тот момент ты считал, что ты будешь больше преподавателем нежели исследователем?

Не знаю. Дело в том, что я свою карьеру далеко не продумывал. То есть, например, стать учителем и работать в школе всю жизнь ­­- вот этого я не планировал. Хотя предполагал, что буду работать на Малом мехмате довольно долго, если сложится. Наверное, если иерархию выстроить, то больше всего мне нравилось работать на Малом мехмате, на втором месте — в школе. И потом уже научная деятельность.

Это преподавательская работа. Я имею в виду, что с этой точки зрения репетиторство — это подработка, близкая к специальности.

В этом смысле да.

Скажи мне, как ты считаешь должен ли студент во время учебы подрабатывать? Если да, то с какого курса? Чем стоит заниматься, чем не стоит заниматься?

Я скажу так: должен или не должен — это слишком категорично. Всё-таки каждый сам для себя решает.

Полезно это или бесполезно?

Я думаю, что это палка о двух концах. С одной стороны, это полезно, а полезнее всего была бы подработка по специальности. На отделении математики, по-моему, с этим сложнее, но механикам, наверное, проще. К примеру, насколько я понимаю, в лаборатории Андрея Андреевича Голована [лаборатория управления и навигации] наиболее толковые студенты начиная с 4−5 курса могут участвовать в каких-то НИРах. Вот это мне кажется полезным. А всякие подработки, не связанные непосредственно с профессией, в том числе репетиторство или, условно говоря, разгрузка вагонов, — здесь надо быть осторожным. С одной стороны, это полезно, потому что позволяет на какую-то другую деятельность помимо учебы взглянуть. Лучше понять, чего ты хочешь от жизни. Но если этим сильно увлечься, то, естественно, от этого может пострадать учёба и научная работа. Причём ты сам можешь этого даже не ощутить. Например, со мной так и было. Сейчас я уже понимаю, что слишком увлекался этими подработками — и репетиторством, и преподаванием. А научная работа от этого страдала, и учёба, к сожалению, тоже. Мне было интересно преподавать, рассказывать ребятам что-то, заниматься организационной работой на Малом мехмате. На этом фоне наука и учёба казались не такими интересными и были только на втором-третьем местах.

У тебя диплом какого цвета?

Красного, но несмотря на это, учился я плохо. Я сейчас расскажу, чтобы те, кто это прочитает, постарались не повторить моих ошибок.

По-хорошему надо бы как делать: материал лекций желательно по ходу семестра прорабатывать — сходил на лекцию, законспектировал, пришёл домой — разобрал, что непонятно — достал учебник, разобрался. Я так и пытался делать, но, к сожалению, практически сразу, в самом начале 1 курса забросил. Потом я ещё и на лекции перестал ходить, хотя семинары в большинстве своём посещал. Поэтому получалось так, что курс лекций я в лучшем случае конспектировал, но никак их не прорабатывал, а в худшем случае я на них вообще не ходил, и перед экзаменом просто у кого-то их ксерокопировал. И в сессию я за несколько дней в авральном порядке весь этот курс осваивал.

А не ходил ты на лекции на первых курсах уже?

На первом в основном, всё-таки, ходил. На втором курсе на что-то ходил, на что-то нет. На третьем уже, по-моему, больше не ходил.

С чем связано, с тем, что работа была?

Опосредованно. Отчасти потому, что из-за работы не хватало времени, а отчасти потому что на фоне этой интересной работы лекции казались чем-то таким не очень интересным. И трудно было заставить себя ходить на них. А потом, тут же как: достаточно в начале курса одну-две-три лекции пропустить, а дальше уже очень сложно на них начать ходить. Уговариваешь себя, что раз столько пропустил, то всё равно уже ничего там не поймёшь. Может быть, на одну придёшь, действительно ничего не поймёшь, и это тебя ещё больше убедит в том, что дальше ходить не надо.

На старших курсах мне, чтобы к семестровому экзамену подготовиться абсолютно с нуля, хватало трёх дней. Я сидел с раннего утра до позднего вечера и всё осваивал кроме, может быть, последних нескольких билетов, которые не успевал. Шёл на экзамен, там получал, как правило, пятёрку. Потом за три дня так же благополучно всё забывал. Так делать, конечно, не надо. Но у меня получалось так. В итоге вышел красный диплом, у меня в нём было шесть или семь четвёрок за всё время. Это на грани. В результате получилось, что многие курсы я на самом деле только формально освоил, а по сути, к сожалению, имею об этих предметах не очень хорошее представление.

Жалеешь об этом?

Да, иногда приходится жалеть. Но ничего страшного, смертельного нет. Потому что я сейчас всё равно в своей профессии могу успешно реализовываться.

Возвращаясь к предыдущему вопросу — стоит ли работать или нет. Резюмирую: в принципе, это полезно. Особенно, если это связано со специальностью. Но не стоит этим чрезмерно увлекаться. Ещё одна опасность: если там какие-то деньги заметные, то иногда начинает затмевать глаза приятное ощущение финансовой независимости от родителей. Репетиторством, к примеру, я зарабатывал во много раз больше, чем была стипендия. На младших курсах это было очень приятно. Но надо стараться, чтобы это не стало главным.

Учиться было легко?

Мне было достаточно легко. Кстати, это тоже людей иногда губит, потому что, если им всё слишком легко даётся, то они расслабляются. То есть человек, который вынужден весь семестр ботать, чтобы не вылететь, чтобы хотя бы на тройку сдать экзамен, он много работал, и у него что-нибудь да останется в результате этой работы. А человек, который весь семестр ничего не делал, потом как-то там подготовился, полистал учебник и легко сдал экзамен — у него, может быть, даже меньше останется в результате такой учебы.

Так вот, мне было достаточно легко учиться. По большинству предметов я довольно активно работал на семинарах, но не по всем: было несколько предметов, которые я совершенно не воспринимал. С лекциями получалось так, как я рассказал — то есть в течение семестра я в общем-то ничего практически не делал, а потом уже в сессию довольно напряженно работал. На младших курсах это было тяжелее: я не мог себя заставить перед экзаменом с утра до вечера сидеть, всё время на что-то отвлекался. А начиная с первой сессии третьего курса, это умение как-то само собой пришло. Я вставал в шесть утра, садился и до двух ночи не вылезал из-за стола, не считая естественных перерывов — на завтрак, обед, ужин и чайку попить. И вот так три дня с шести до двух ночи. Потом шёл на экзамен. Потом день отдыхал. Ещё три дня — следующий экзамен сдавал. Сессия кончилась — отсыпался две недельки. Сейчас я уже не могу так.

Что тебе запомнилось во время учебы большего всего?

Запомнилась работа на Малом мехмате. Потому что там была интересная компания — много молодых ребят, в основном студентов, с разносторонними интересами. Все интересующиеся преподаванием.

А из учебы?

Из учебы яркие впечатления связаны с первым курсом, с его началом. По сравнению с предшествующей школьной жизнью это была какая-то совершенно другая жизнь, масса впечатлений. Поэтому-то этот период и врезался в память, но ничего конкретного. Просто первые месяцы пребывания на факультете, первые лекции, семинары первые, преподаватели, одногруппники.

Новая жизнь?

Да, новая жизнь.

А ещё запомнился эпизод, наоборот, из самого конца студенческой жизни. После пятого курса мы все сдавали зачетные книжки в учебную часть. Там был установлен срок 30 апреля, но я в срок не сдал, потому что у меня не хватало одного спецкурса. Назначили ещё один день где-то между майскими праздниками. Я опять не сдал зачётную книжку. Потом назначили ещё один день где-то 10 мая. Опять не сдал. И вот, наконец, я уже сдал этот спецкурс и пришёл сдавать зачетку в ещё один добавочный день, самый-самый распоследний. Это было 15 мая. Но оказалось, что таких, как я, очень много, больше 100 человек с курса.

Предполагалось, что в течение учебного года мы должны были несколько раз в учебную часть прийти и эти зачетные книжки сверить. Должно было быть проверено, что у всех все экзамены есть в соответствии с учебным планом. Но почему-то, когда пришло время сдавать эти зачетные книжки, их опять нужно было сверять! Там были две женщины -инспектора: Нина Ильинична и Нина Петровна. Так вот на одного человека они тратили ровно 10 минут, по ним можно было часы сверять. Я опрометчиво пришёл ближе к вечеру, часу в седьмом, и оказался в очереди сто тридцатым каким-то, а шёл номер примерно шестидесятый.

В итоге я вышел из университета в половину второго ночи. При этом я был не последним! Там оставалось ещё человек десять—двадцать. Была теплая майская ночь, никакой транспорт уже не ходил. Я пешком пошёл домой. От Университета до дома быстрым шагом часа два было. Замечательная ночь, в лесах вокруг Университета соловьи пели. Вот это запомнилась. Не знаю, какая тут мораль.

Можешь сказать, чего тебе во время учебы не хватало.

Да, могу сказать. Во-первых, большинство курсов (едва ли не все) выглядело следующим образом. Это был просто набор какого-то материала, который ступенька за ступенькой как-то друг на друга наслаивался. При этом не очень хватало представлений о практических применениях, даже если речь шла о каких-то механических предметах. Не хватало понимания связи этой науки, этого предмета с другими предметами. Если студенты будут лучше понимать откуда у этого ноги растут, для чего это нужно и как это укладывается в общую структуру науки, научного знания, наверное, и материал будет лучше усваиваться.

А в том виде, в котором мы это получали, курс превращался в какой-то набор формул, теорем, доказательств. И в лучшем случае студенты просто учили всё это, понимая суть доказательств. А в худшем — просто зубрили. Получалось не очень эффективно.

А второе, чего не хватало, — это практики как вида деятельности. Такой практики, которая есть на полевых факультетах. Когда ребята имеют возможность полученные на лекциях и семинарах знания непосредственно применить в какой-то реальной ситуации. То есть это какое-то упрощённое воспроизведение их настоящей профессиональной деятельности. Может быть на отделении математики это сложнее реализовать, но на отделении механики это проще сделать.

Надо сказать, что немного практики всё же было. Мы проходили на третьем и четвертом курсах физический практикум в Институте механики. На третьем курсе ходили по разным кафедрам и выполняли различные задачи, а на четвертом курсе — уже на своей кафедре. Это очень хорошая вещь, очень полезная. Но там были отдельные несложные задачи. Хотелось видеть ещё и практику в виде решения задач побольше.

Практикум, который общий, это практикум ознакомительный. То есть студент одной кафедры знакомится с тем, чем занимаются на других кафедрах: там и аэромеханика, и упругость пластин, и гидромеханика, и прикладная механика. На специальном практикуме ты уже выполняешь задачи, к своей кафедре относящиеся. Это то, что у физиков называется лабораторными работами. Но сейчас и практика входит в учебные планы.

Например, в технических вузах есть практика на предприятиях. Студент в районе четвертого курса, скажем, на месяц отправляется на приборостроительное предприятие. Там ему дают какие-то несложные задачи. А он, что может быть даже ещё важнее, имеет возможность вживую посмотреть на всю эту технику, на приборы. Не у себя на кафедре или в лаборатории, а непосредственно в месте, где их делают и используют. Математикам, наверное, сложнее подобное организовать.

Понятно, раз не хватало практики, значит практику добавить надо. А что бы ты изменил в процессе обучения?

А сейчас еще есть аспирантская практика в виде приёма вступительных экзаменов?

Да, это всё есть. Сейчас же очень большая нагрузка по олимпиадам, и аспиранты привлекаются и к проведению олимпиад, и к проверке олимпиадных работ.

А вот это я бы убрал, наверное.

Почему?

Потому что это лишь формально называется педагогической практикой. Я сейчас скажу неполиткорректную вещь: по-моему, это на самом деле никакая не педагогическая практика, а просто по сути дела принудительная бесплатная работа. Потому что педагогическая практика — это когда человек учится преподавать. Например, педагогическая практика в педвузах — когда на третьем или четвертом курсе студент на месяц отправляется в школу и ведёт уроки, а опытный учитель сидит на последней парте и после урока делает ему какие-то замечания. А когда он проверяет какие-то письменные работы, он фактически ничему не учится, он просто выполняет какую-то работу.

А вот смотри, если считать, что педпрактика — это комплекс, куда входит и проверка работ. Например, аспиранты кафедры математического анализа принимают коллоквиумы у младшекурсников. То есть это часть учебного процесса, куда входит и проверка домашних заданий. А проверка вступительных работ олимпиадных это аналогичная деятельность. Здесь правильный процесс такой, что ты должен сидеть рядом со старшим товарищем, который должен тебя учить как эти работы проверять. Еще пример, аспиранты нашей кафедры ведут физико-механический практикум. Когда аспирант ведет задачу общего практикума, он за семестр должен принять четыре группы студентов: прочитать лекцию, потом провести эксперимент с ними, потом принять задачу. Нагрузка-то достаточно приличная.

Да, вот это педагогическая практика, действительно. А проверка работ — это только один элемент вот этого. Особенно если рядом нет опытного наставника, который контролирует, подсказывает, даёт советы.

Ещё я вспомнил одну хорошую штуку, которую можно было бы добавить. Несколько лет назад я преподавал один год в Вышке [Высшая школа экономики]. Там есть некоторые довольно интересные вещи: например, система учебных ассистентов. Выглядит это следующим образом: преподаватель, который ведёт курс, может взять себе в помощники студента. Обычно это старшекурсник. Что этот студент может делать? Он может проводить для студентов консультации — скажем, перед экзаменом. Это для всех хорошо: для преподавателя, потому что экономится его время; для студентов, потому что с преподавателем их разделяет какая-то дистанция, они порой стесняются задавать вопросы. А с учебным ассистентом, который практически их сверстник, проще. И для ассистента это тоже хороший опыт.

В неформальном виде это есть и на мехмате. Как правило в каждой группе есть пара очень мощных студентов, которых и привлекают в качестве консультантов все остальные студенты.

Да, но в Вышке это поставлено на официальную основу. Учебным ассистентам ещё и небольшие деньги платят. Ещё их можно привлекать к проверке письменных работ. Они могут и свои навыки развить, и чуть-чуть подзаработать. Вот это полезная штука была бы. Вот, наверное, что бы я предложил изменить на мехмате.

Что бы ты посоветовал студентам, когда они ищут работу?

Посоветовал бы не увлекаться чрезмерно финансовой составляющей. Надо выбирать работу не по принципу «где больше платят», а чтобы вы на ней могли вырасти как специалист. Конечно, это заранее трудно разглядеть, но надо стараться.

Чтобы она была интересна для вас. Но, опять же, это заранее трудно оценить.

Очень важно, чтобы коллектив был хороший. Обычно на собеседованиях по тому, с кем общаешься уже можно многие выводы сделать.

Это возможно, если ты общаешься со специалистами. А если приём на работу осуществляют только HRы?

А это уже само по себе о многом говорит! В приличной фирме странно, чтобы специалисты не пообщались с кандидатом, с которым они предполагают работать.

Главное моё увлечение — это парусный спорт. Я занимаюсь с одиннадцати лет. За это тоже надо поблагодарить 91 школу, потому что в парусный спорт меня привёл одноклассник. Он занимался яхтами, а моя мама дружила с его мамой и от неё узнала, что в Москве можно заниматься таким замечательным делом, как парусный спорт. Мама как раз думала, в какую бы спортивную секцию меня отдать, чтобы немного поправить здоровье, потому что я в детстве много болел. Она посмотрела — хороший спорт, интересный, на свежем воздухе. И вот уже больше 20 лет я занимаюсь. Сначала был в ЦСК ВМФ. Потом, когда в МГУ поступил, то в яхт-клубе МГУ. И сейчас тоже там. В нашем яхт-клубе сейчас довольно активная жизнь, каждую весну новый набор, приходит много толковых интересующихся ребят с разных факультетов.

У тебя есть яхта?

Даже две. Я в своё время купил себе старую подержанную яхту. А когда появились финансовые возможности, приобрёл новую. От качества материальной части зависит успех гонки, поэтому на старой трудно было показывать такие же высокие результаты. Поэтому я сейчас гоняюсь на новой, а старую на какое-то время отдал в яхт-клуб, чтобы на ней студенты тренировались.

Читать любишь?

Люблю. С этим связан некоторый парадокс. Раньше, когда я работал на фирме Пилюгина, я довольно далеко ездил на метро. В одну сторону 40 минут, и в метро, как правило, читал. Сейчас я работаю ближе к дому, ехать 10−15 минут на машине. Поэтому время, которое уходило на дорогу, должно было высвободиться. Надо было бы это высвободившееся время определить на чтение или что-то подобное, а оно другими делами заполняется, не очень даже и понятно, какими. Конечно, это вопрос самодисциплины. Поэтому я последний год — как перешёл в Huawei — мало читаю.

Но в последнее время я начал возобновлять чтение. Вот конкретно сейчас я взял Даниила Гранина читать, рассказы про войну.

Глеб Архангельский называет Даниила Гранина основоположником тайм-менеджмента в нашей стране.

Видимо, имеется в виду его повесть «Эта странная жизнь» про биолога Любищева, который занимался учётом времени. Он в течение нескольких десятков лет каждый день в специальных тетрадях подробно фиксировал, сколько часов и минут на что потратил. Потом подводил итоги по месяцам и годам. Всё вручную, без всякого Excel. Эту книгу я читал, довольно любопытно.

Вообще, я самые разные книги люблю. Это и какие-то жизнеописания из серии «Жизнь замечательных людей», и просто художественная литература. Причём разная — про войну, просто про жизнь, это и фантастика. Вот fantasy не очень люблю. А классическую фантастику, типа Стругацких, с большим удовольствием читаю. Кстати, Стругацкие в своё время произвели на меня одно из самых ярких впечатлений. Я начал их в возрасте лет пятнадцати читать. Начал с «Понедельник начинается в субботу», потом прочитал ещё что-то, потом «Попытка к бегству». И вот «Попытка» — это просто был такой шок! Сейчас хочу всё это перечитать, потому что тогда я там мало что понял, конечно. Но шокировало это меня очень сильно.

А кино любишь смотреть?

Люблю!

Что из последнего тебе запомнилось?

Недавно посмотрели с женой фильм «Чучело». Она его и раньше смотрела, а я нет. Очень сильная картина, особенно по тем временам [фильм 1983 года]. Сейчас-то зрителя уже ничем не удивишь, а тогда это просто была бомба.

Тогда, да. Тема травли в школе.

Тема такая запретная была. Известно, что картина вызвала резонанс, огромное количество откликов, причем очень полярных. Фильм на меня произвел большое впечатление.

Лёша, спасибо тебе за интересный разговор.